Ад Еўдакіменка Маі Васільеўны

Меня сюда немец пригнал. Ну, вот, это я как меня пригнал немец, с 43-го была в лагере, потом с 46-го я пошла в первый класс. С 46-го по 56-й я окончила школу и потом всё, потом по землянкам, в общем пережили. Надоело это всё вспоминать как-то… Ой, с чего тут начать?

Я как бы,дай, Господи, разума… Когда,я родилась в Москве, но когда началась война, отца, значит, прислали в армию, в войну, а мы с мамой переехали в деревню, да, Орловская область, Знаменский район, село Жидко́е. Мы с ней вдвоем переехали, а там её родители жили, в деревне в этой. Ну, когда, в общем, на нашу деревню эту напали немцы, оккупировали, и стали роиться по деревне, когда другие занимались, конечно, всем этим, как говорится, все держали: и коровы, и все как надо, и это самое, пчелы ‒ все было.И вот когда это все,когда начался огонь этот, как все это страшно было.Так мои предки вспоминали, так,мне было только четыре года,я не так могла воспринять это все,но по рассказам своих предков, каково это было все вот так вот относиться к этому. И тут мычат коровы, эти самые, кони эти ржут, это все, лай собак, это все страшно! А тут горит всё, и тут, а тут… Что, сбежала молодежь, убежала куда? В лес, который были 16-летние, мои два дяди убежали в лес, потому что они не хотели подчиниться, чтобы попасть в плен к этим немцам. Вот. Отца, значит, в армию призвали, они убежали, эти дяди. А тут, в основном, молодежь ушла в лес, к партизанам, потому что остались старики, остались одни, кто остался: старики и женщины, да, дети малые и вот, немаўлетки эти. И вот когда они стали эти как бы, этих нас односельчан всех туда, как бы на большую дорогу, чтоб куда-то… А куда – мы ж не знали… А хотели направить куда-то. Ну, всех их согнали, тут эти собаки. Такие вот, эти их овчарки, ‒ страшно было! Ну, ничего… Значит, собрали, но кто умел запречь этих коней, ну, нас веревками как привязали молодых, кто сумел ешчё коней этих выгнать и веревками привязать к этим повозкам. Вот… А кто так шел, того пристреливали, по дороге, в стариков стреляли, малые дети кричали, они стреляли – в общем страшно! І вот они их гонят-гонят, собаки.

И вот гонят-гонят, это… Людей много было – наша деревня большая была. Ну и что, а тут у нас такая глинистая такая земля, такая она была влажная, что её нельзя было… А тут дорожка была вокруг этава багно – болота, а они все равно – напрямую. И там барахтаются, и дети, эти кони не могут выплыть. Эти подводы, а тут дарога… А мая мама, Царство ей, ей было только 25 лет, наверное, мы сильные такие вот, духам такие вот сильные! И она, что, она, потом все односельчане говорят: «Шура, как ты смогла ты так противостоять этому врагу?» И она не пошла, коня не повела через эту вот, болото. Она вокруг, когда тут недалеко. Ну почему она должна туда их, чтоб люди там, дети, старики, чтоб они их стреляли? А она все равно, в обход туда, этого правила, этого – лошадь. Они – нет! Подступили, собрались со всех сторон, всех окружили, прибежали эти немцы, те овчарки. И стали на маму: «Стрелять будем!» «А почему, ‒ мама даже вспоминала, ‒ почему у меня такая смелость была?» И даже люди потом говорили: «Как ты могла так смело поступать?» Она говорит: «Стреляй! Всех не перестреляешь». Она думала, что все погибли. Может её там, может и муж, и все. Всё одно было лучше погибать, чем там, в болоте этом, барахтаться. И она: «Стреляй! Всех не как бы не перестреляешь!»

И тут они что-то, наверно, надо жить ешчё. Они стали рэзинавай гумай, рэзинавая плетка была… Они её били как могли. Но она не сдалась! И по голове, и по телу, и по ногам (потом ноги-то у неё болели). Они все там… Я даже маленькая вспоминаю, что у неё были эти следы от этой гумы красно – уже потом синие, они как бы уже восстанавливались, столько лет она мучилась от этого. Но все равно, она их как бы сумела направить на нужном направлении и все эти пашли туда сухой дарогаю.

Станцией нас туда гнали, а потом в скотских вагонах, нас там паместили и до станции «Лесная» нас пригнали. О! До станции «Лесная» сюда, прямо сюда. Чего они гнали нас сюда? Но тут убивали во рву. Во овраге у нас там овраг, у нас кишал очень людьми. И вот они прислали. Ну, а тут уж вроде бы лагерь чисто, Шталох 337, вроде как не изменяет мне память, Шталох. И вот… Это такой сарай такой, что были немцы там зганяли, людей зганяли нас – там военнопленных, вроде до нас были они, тут отвозили их в этот овраг,а потом уже нас, а напоследок сюда согнали в этот Шталох «Березовка», «Бярозаўка» вот. Мы сюда вот приехали этими самыми вагонами и нас туда пагрузили на машинах и отвезли сюда с этими, немцы эти с овчарками и с этими, автоматами, ну, чтоб нихто, там уже провалакай абнесли этот…

Это даже мы ездили, когда на 9 мая. Ой, как вспоминаю проста, я там не сильно-то помню, но как-то мне так душевно все это, скорбь такая душою, эти места, а ягодников сколько, а все такие какие-то места темные, такие вот, такие вот… Ну, как будто скорбит что-то, мрачные, скорбные там пошли там люди… Там столько они перестреляли, потому что там был голод, ну, настолько там мы там были, не знаю точно сколько, но главное, что томили нас, не ели, ни вады там не было, немытые были, что хотелось убежать, там даже очевидцы были, которые видели, как там, ну как там вокруг нас березовские видели, как хто-та пытался через провалаку сразу стреляли – там эти дети плакали, там страшный был этот… Но главное, что людей отсылали, молодежь… такие вот… Но маму мою, потому что там ещё было несколько семей, потому что мы дели малые были. Они не хотели в Германию отправить и они что…

А нас тут как раз под конец уже, под конец как бы уже в 43-м, это в 43-м году было и эти вот – дай Бог им здоровья – односельчанам, утесовцам, жителям, новосадам, гальковцам, я не знаю почему они нас с лагеря забрали, как рабсилу вот немцы нас отдавали: кого в Германию, а кого… нас туда им отдавали. И я благодарна, мы благодарны, даже наши предки, мы как рабсила. Мама, помню, был даже этот вот, цепи, были, молотили, вот даже я (мне вот тоже нужно было пройти), как я жыта насила, вот потом вспоминала… А у нас на печке был этот цэп. И я думаю: «Мамочка, как ты молотила!», она так умела, такою вот, молодая, с такой силаю, а его… Тежело было зерно – попробуй этого его бить. Мама мне говорила: «Слава Богу, что люди харошие, что нам дали выжить, что нам дали еду». Мы картошку копали, а за это нам как бы, добрай душы были люди, кто нас окружал. Это было вспоминать, можно было доброе вспоминать.

Запісала ў 2015 годзе студэнтка 1 курса спецыяльнасці «Руская філалогія» Сакалоўскі Веслаў Тадэвушавіч ў в. в. Лясная Баранавіцкага раёна Брэсцкай вобласці ад ЕўдакіменкаМаі (1939 г. н., з в. Жыдкое Знаменскага раёна Арлоўскай вобласці (Расія), пасля вайны атрымала сярэднюю спецыяную адукацыю, руская. У 1943 годзе была этапіравана ў Ляснянскі лагер смерці).